Он. Нет. Ни к чему мы не подбираемся. Речь вовсе не об этом. Иссм. Важнее всего это «ссм». Обскурантиссм. Романтиссм. Дюбюи произносит такие слова по-особому.

Она. Да, у нас это вызывает… иногда… Ах нет, вам не понять…

М3. Ну, тогда бросьте все это. Мы не понимаем. Вы совсем нас запутали. «Истм» или не «истм», мне-то что до этого? Чепуха какая-то. Украшательство, орнамент. Мне это ни к чему.

Он (изумленно). Ни к чему? Даже такие вещи, как эта?

М3. Даже. Мне не нужно «ничто». То, что не имеет названия. Мои ощущения не основаны ни на чем… Ни на чем, что можно было бы хоть как-то назвать… Это навело меня на мысль…

Она. О чем?

М3. О преступлении. Идеальном преступлении.

Она. Преступление? Дюбюи?

М3 (шепотом). Да, преступление. Они совершили его когда-то давно. И подготовили с холодным расчетом. Однажды я это увидел так же отчетливо, как вижу теперь вас.

Он. Но все же, что дало вам основания так думать?

М3. Никаких «дало». Это вас уводит в сторону. Забудьте. Я почувствовал, вот и все.

Ж3. Это особый дар, между прочим. Он либо есть, либо его нет. Я знала людей с таким даром…

Ж1. Ясновидение — в самом деле дар…

М3. Ой, только не делайте из меня ясновидящего… прорицателя… Вы прекрасно можете почувствовать это сами… Надо просто отбросить некоторые привычки… Забудьте о внешних признаках…

Он. Обо всех вообще? Ну, это вы чересчур.

М3. Вовсе нет. Признаки так обманчивы. Вы ведь знаете, что в этот час повсюду бродят… тысячи, десятки тысяч убийц… да каких! Они убили, замучили, уничтожили сотни тысяч… Да рядом с ними Дюбюи — просто младенцы… Когда смотришь на них, поддаешься очарованию… ни тени колебания, ни одной фальшивой ноты, ни проблеска… ничего, ну решительно ничего… Громкий, искренний смех, взгляд… да не только это… Они оба так и лучатся добротой… подлинной… душа нараспашку. Для меня, знаете ли, все эти признаки… они для меня ничего не значили. И что же?.. В один прекрасный день у меня вдруг открылись глаза…

Он. То есть как открылись?

М3. Вот так и открылись. И не осталось никаких сомнений. Я больше вам скажу. Временами я чувствую, что они знают, что я знаю.

Ж2. Знают?

М3. То-то и оно. Знают. Только понимаете, им на это плевать. Они приняли это раз и навсегда. Взяли на себя вполне сознательно… Тяжкую ношу взялись нести. Вот что в них такого… Тяжеленная плита с клеймом.

Ж1. Да, теперь и я… Это ведь как ружье охотника, притаившегося в кустах… знаете, на рисунках… Теперь уж всё, я тоже это вижу. На них давит тяжелая плита. Очень тяжелая.

Ж2. Могильная плита!

М2. Дюбюи! Невероятно. Просто в голове не укладывается.

М3 (с нетерпением). Вы прекрасно знаете, мой дорогой, что в жизни…

Ж3. Да, конечно, но только это не аргумент. Всем известно, что в жизни невероятное поджидает нас на каждом шагу… Если я скажу, что…

Ж1. Давайте в другой раз. Не будем отходить от темы… (Обращаясь к М3.) Что это за преступление, как вы думаете?

М3. Этого я и сам не знаю. Настоящее. Вот и все.

Ж1. Ребенок… у них был сын. Я заметила, они никогда о нем не говорят.

Ж2. Верно. Никогда ни единого слова…

Ж3. Или мать. Меня это поразило… после ее смерти…

Ж1. Она была им в тягость…

Он (обращаясь к Ней). Как ты себя чувствуешь?

Она. Не лучшим образом…

М3. Вы недовольны?

Ж1. Недовольны? А я-то думала, что нам всем хорошо…

Ж2. Да. Мы вместе. В совершенном согласии…

М2. Все заодно. Такое единодушие… Тихо и мирно.

М3. Действительно. Мы как будто сплотились. Мы были единодушны в своей неприязни, в своем отвращении… И не нужны были ни тень… ни огонек в глазах… ни колебания… ни «иссмы»… Но, боже правый, что вам еще нужно?

Она. Да поймите же меня. (Стонет.) О нет, это ужасно, с этим ничего нельзя поделать…

М3. Я в самом деле ничего не понимаю.

Она. Попытайся еще раз, растолкуй им…

Он. В общем, так… вы тут упомянули об украшательстве. Об орнаменте. Огонек в глазах, колебания… «иссмы» — для вас все дело в этом. Для нас — совсем наоборот: «иссмы» — вот главное. Единственно важное — это «иссмы». Преступление, оно лишь для отвода глаз… в дополнение… оно ничего не дает. «Иссм» само по себе уже…

Она. «Иссм». И ничего больше. «Иссм»… В нас это вызывает что-то такое… Я могла бы, кажется, только из-за этого поставить к стенке. Отправить на виселицу… Изничтожить. Стереть в порошок… Без снисхождения. Без жалости. Меня это мучит, понимаете? Я не должна. Это стыдно.

Он. Нам бы хотелось избавиться от этого, забыть… Мы стараемся изо всех сил, из кожи вон лезем… Мы готовы…

Она. Понимаете, мы бы хотели их любить. И когда мы их видим… у нас получается, мы их любим… Тогда их «иссмы» нам нипочем… так, чуть-чуть щекочут…

Он. Но как только они уходят, начинается… Впечатление усиливается. И мочи нет терпеть… От одной только мысли, что придется снова с ними встречаться…

Она. Я не теряю надежды, внимательно слежу… Иногда я просматриваю газеты… а вдруг какой-нибудь несчастный случай… Увы. Они по-прежнему живы. И всегда будут живы. Это сидит где-то глубоко внутри…

Пауза.

Ж2. Честно говоря, когда я вас слушаю… Я не в состоянии понять. Просто головоломка какая-то! Вы слишком пристрастны. Слишком строги. Мне жаль вас. Вот если бы, скажем, оттопыренные уши…

Она. Оттопыренные уши?

Ж2. Ну да. Вы не ослышались — оттопыренные уши. Вполне достаточно. Чего же больше? Необходимое и достаточное условие.

Она. Как! И из-за этого вы даете волю ненависти?

Ж2. Ненависти? К чему громкие слова? Ненависть — это утомительно. Слишком много чести. Оттопыренные уши… Не все, конечно, некоторые… именно некоторые, потому что уши ушам рознь… Бывают такие уши… наверное, форма тут тоже важна. Еще важен цвет и, как я уже говорила, угол, под которым они… В общем, в результате я устраняю…

Он. Устраняете? Но как вы это делаете?

Ж2. О, в рамках дозволенного, разумеется, иначе просто нельзя: я держу их владельцев от себя на расстоянии. Даже больше, чем на расстоянии: я попросту их не замечаю. Как будто их вовсе нет. Зачем мне их терпеть, если мне это неприятно?

Ж3. Если вдуматься, вы правы. Уши, зубы… Зубы тоже могут вызывать…

Ж1.